Знаменитый хореограф — о перспективах русского балета и о своей новой постановке «Щелкунчика»
8 и 9 декабря на сцене Театра оперы и балета Консерватории состоялась премьера «Щелкунчика» в постановке Олега Виноградова.
История балета знает много разных постановок этого позднего шедевра Чайковского. Народный артист СССР Олег Виноградов обратился к версии Василия Вайнонена. Почему именно к ней — Олег Михайлович объяснил во время нашей встречи.
Наслаждаться Петипа можно бесконечно
— Она, на мой взгляд, самая замечательная. Из всех версий «Щелкунчика», существующих в мире — а уж я столько перевидал их на своем веку, — по хореографии эта ближе всего к стилю Петипа. Вайнонен создал совершенно уникальный спектакль. Там было то, чего лишены современные, рациональные постановки.
— Можете ли их назвать?
— Не буду, чтобы никого не обижать. Вы видели «Щелкунчика» Шемякина? Там интересна работа художника — сама по себе. Но той атмосферы сказочности, романтики, тепла и любви, которая есть у Вайнонена, — ее там нет. Мы ведь все выросли из этого «Щелкунчика» — через него прошли самые большие артисты: и Нуреев, и Барышников, и Макарова. Мы были заняты везде — сначала танцевали детей, потом розовый вальс и, наконец, ведущие партии. Я четыре года хотел сделать этот спектакль, но у Консерватории денег не было, потому что театр учебный и специального бюджета на новые постановки нет.
— В вашей редакции будут какие-то принципиальные изменения?
— Наша труппа в четыре раза меньше, чем труппа Мариинского театра, и ясно, что у нас не хватает танцовщиков. В связи с этим есть какие-то необходимые сокращения. Сам Вайнонен мне рассказывал, как он ставил этот спектакль — и на большие труппы, и на маленькие. Моя редакция касается, прежде всего, драматургии и режиссуры. Хореография там замечательная — ее я не трогал.
— А вы Василия Вайнонена знали близко?
— Мне посчастливилось с ним работать — я был его ассистентом на последней постановке, которую он делал в 60-м году в Новосибирске. Я видел, как он работает и чего добивается. Постановка, с одной стороны, очень простая — по своей структуре, по драматургии, по форме — и в то же время необыкновенно сложная по хореографии. Там две роскошные кордебалетные сюиты. Там есть то равновесие хореографических элементов и драматургии, которые мы видим в старинных академических спектаклях. Это и классический танец как база, и исторический танец, и все виды характерного танца, и пластическая пантомима. То есть тот комплекс балетного спектакля, которым сегодняшние хореографы не владеют. Как ни странно, сегодня почти никто не создает больших, полномасштабных спектаклей на весь вечер.
— С чем это связано, как вы думаете?
— С деньгами, конечно. Ведь кризис в балете коснулся прежде всего больших форм. Да и хореографов уже нет, как ни странно. Сейчас я, наконец, организовал свой фонд — «Фонд сохранения и развития классического балета Олега Виноградова». Буду заниматься постановкой и новых спектаклей, и тем, чем занимаюсь всю жизнь — реставрацией спектаклей старинных.
— Вы будете их воссоздавать по записям?
— Во-первых, в балете записей как таковых нет и быть не может. А видео тогда не было. Только отдельные фрагменты. В основном я буду делать свои версии, которые стилизую под старину…
— То есть это не будут аутентичные версии?
— Это невозможно. Понимаете, просто перенести любой антикварный предмет из прошлого времени в настоящее — возможно. С хореографией сложнее. Форма была другая у людей. У них ноги были другие, руки были другие. Они сами были другие. Ведь старые архивные записи смотреть невозможно. Того же легендарного Нижинского — вот с этими ногами — сегодня бы в труппу не взяли. Я, разумеется, говорю не о технике — о телесной форме. Сегодня, когда вы смотрите Лепешинскую, Дудинскую, вы видите завернутые коленки, невытянутые подъемы… Но стихия танца ведь совершенно сумасшедшая была. Да и публика была другая, эстетика была другая, восприятие было совершенно другое… Сейчас, конечно, формы потрясающие, линии изысканные — такие, например, как Светлана Захарова, вообще раз в сто лет рождаются. Меняется все — поэтому к реставрации балетов нужно относиться очень трепетно и осторожно.
— А к модерну вы как относитесь? К Форсайту, например…
— Это не мое — это гимнастика или, там, акробатика… Я люблю Баланчина, Роббинса, неоклассику. Бурнонвиля обожаю. Конечно, Петипа. Это балет. Все остальное — не балет.
— Как бы вы определили разницу между «балетом» и «не балетом»?
— Там вы ошибок не заметите. А наслаждаться балетами Петипа можно бесконечно.
Способных в России собрать легко
— Олег Михайлович, давайте поговорим о традициях и школах. Вас, насколько я знаю, когда-то обвиняли в том, что, будучи художественным руководителем Кировского балета, вы приглашали в труппу выпускниц других балетных школ. Говорили, что вы стали размывать традиции петербургского балета, что у пермских, например, танцовщиц не петербургские руки…
— Ну да, обвиняли. Это чушь, абсолютный бред и дилетантство! Особенно долго мне не могли простить замечательную танцовщицу Ольгу Ченчикову, которая на I Международном конкурсе в Москве получила серебряную медаль. Естественно, я сразу ее взял, а на худсовете ее даже не приняли в ранг солистов: она как бы числилась в кордебалете, но фактически была солисткой. Наша школа повлияла на всех, а уж в Перми, где со времен войны преподавали наши педагоги, все наше — и воспитание, и техника, и координация.
— К вопросу о школе — можете ли вы прокомментировать ситуацию в Академии русского балета имени Вагановой?
— Дело в том, что ситуация возникла совершенно анекдотичная. Послушаешь разговоры — создается впечатление, что проблема академии заключается в том, что Николай Цискаридзе остался без работы и надо его трудоустроить. Это просто сумасшедший дом! На самом деле проблемы школы существуют более тридцати лет. У меня были претензии к школе еще тогда, когда руководили Сергеев и Дудинская, — мы разговаривали с ними, и я даже предлагал им то, что потом сделал в своей американской школе.
— Вы говорите о Кировской академии балета в Вашингтоне? Она до сих пор существует? Без вас?
— Существует более 22 лет, успешно развивается. Там преподают наши педагоги из Мариинского театра, и выпускники моей школы танцуют во всех труппах мира ведущие партии. Я апробировал систему шестилетнего обучения и доказал, что это совершенно реально. А здесь, после девятилетнего обучения, выпускники трех пируэтов сделать не могут.
— Почему? Плохо учат? Неспособные?
— Не знаю… Способных в России собрать легче, чем в любой другой стране. Это талантливая большая страна. Самое главное — отбор. Надо по периферии ездить — как когда-то по республикам ездили, отбирали. Но самое ужасное, что тогда не готовили педагогов, не готовили смену. И сейчас, когда поколение знаменитых педагогов ушло, — осталась пустыня. А те кадры, которые поставляют и наша Академия балета, и Консерватория, — они далеки от идеала. Ну вот Цискаридзе назначили, и он будет теперь руководить школой. Это свершилось.
— Вам он нравится как танцовщик?
— Конечно, он замечательный танцовщик. Он очень специфичен, индивидуален, его ни с кем вообще сравнить нельзя. Ни по фактуре, ни по масштабу… Танцовщика такого уровня и такой индивидуальности не было ни в одном поколении.
— А вас не приглашали в Академию?
— Во времена Константина Сергеева, во времена Леонида Надирова меня постоянно приглашали. Я приходил, беседовал со студентами, рассказывал о том, как создается спектакль. Это происходило регулярно, и это было правильно. А потом почему-то прекратилось. За последние 13 лет меня не пригласили ни разу. Ну, ладно, мне есть что делать, я не обижался…
Наш театр доступен для широкой публики
— Алтынай Асылмуратова карьеру балерины начинала при вас?
— Конечно! Я ее брал в театр, и при мне она стала звездой. Я ее вырастил в конечном итоге. Может, она обиделась, что я в книжке написал о ней правду — об ее достоинствах и недостатках. Но… ненормально все-таки. В общем, я думаю, что то, чем займется сейчас Николай Максимович, должно было произойти еще 30 лет назад.
— Что именно?
— Реорганизация школы. Устранение тех недостатков, которые есть в преподавании, в кадрах и так далее. В критериях… Уверен, что ломать он ничего не будет, — наоборот.
— Говорят, что петербургская школа балета погибнет потому, что руководить ею будет москвич.
— Это говорят люди, которые хотят, чтобы так было. Я уверен, что хуже не будет и Николай Максимович в состоянии это доказать — он умный человек. Самое главное — кого он будет слушать и с кем в контакте будет работать. Сегодня, если говорить честно, большой разницы между московской и петербургской школами нет. И достоинства, и технические несовершенства есть и у них, и у нас. В смысле эстетики больше всего отличаются руки: наши петербургские руки ни с чем не сравнить — руки и корпус. Корпусом почти никто не танцует, а для меня корпус и руки важнее, чем ноги. Ну, в Парижской опере все равно ноги такие, каких у нас никогда не будет. Зато они танцуют как солдатики — такие, правда, очаровательные, красивые… И вообще я вам скажу — от того, что знаменитое Училище имени Вагановой стало академией, балету лучше не стало. Танцевать лучше не стали, педагоги лучше не стали, хореографы не появились. Знаний, умений, опыта не прибавилось.
— А вы бы пошли туда художественным руководителем?
— Это не мое дело. Я хореограф. Я руководитель труппы. Я знаю, что делать и как. А что значит, пошел бы я? Ну, если б нужно было, конечно пошел… Я же сделал школу в Америке — поезжайте и посмотрите. Я и хотел показывать то, что мы там делаем. Не приглашают. Не нужно. Боятся.
— Чего?
— Не знаю. Но, надеюсь, что с Цискаридзе мы наладим отношения.
— Давайте от Цискаридзе вернемся к «Щелкунчику». Через несколько дней состоится премьера этого балета в Михайловском театре — Начо Дуато вроде бы тоже обещает классический вариант…
— Ну еще бы, с такой-то труппой… Конечно, у нас нет такого богатства и такой роскоши, которая есть в больших театрах, но зато наш театр доступен для обычной публики. У нас самые дешевые билеты, и к нам можно попасть в любое время. А в зале, кстати, столько же мест, сколько и в Мариинском. И сюда ходят люди, которые любят музыку и балет, — для них мы и работаем. Так что, несмотря на нашу бедность, несмотря на бюджет, о котором даже говорить неприлично, мы постарались сделать сказку, которую все полюбят. У нас новые костюмы, у нас прекрасные декорации моего давнишнего партнера, выдающегося сценографа Вячеслава Окунева. Так что праздник мы сделаем. Я в этом уверен.
Беседовала Марианна ДИМАНТ Фото предоставлены агентством «Интерпресс» и пресс-службой Театра.